События, разыгравшиеся на XX съезде партии в 1956 году, навсегда разломили сознание большинства советских людей на покорное «до» и не совсем ясное «после». В наше время, почти невозможно себе представить, насколько велика была незыблемая вера в справедливость и мудрость решений, принимаемых И.В. Сталиным, у подавляющей части населения. Имеются в виду любые решения.

Все это прекрасно понимал Никита Сергеевич Хрущев, сменивший вождя на руководящем посту. Осознавал он также и то, что страх даже перед памятью этого человека, может заставить людей осудить любого, кто посягнет на величие усопшего три года назад правителя. Хрущеву вспомнился боевой генерал, который, услышав о намерении товарищей из ЦК взять под стражу Лаврентию Берия, в июне 53-го, упал в обморок. Правда, тогда шла речь об аресте живого человека, а не об осуждении мертвого, но масштаб личности вождя, в глазах многих, компенсировал это различие.

Кроме того, внутрипартийная оппозиция, в лице, В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова и Л.М. Кагановича, резко выступила против такого подхода к делу. Эти люди, конечно, тоже были рады уходу из жизни Иосифа Джугашвили, хотя бы, потому что благодаря этому остались в живых, но даже намек на правду о нем, автоматически делал их соучастниками всех преступлений. Товарищ Хрущев тоже активно трудился на конвейере чисток, но его подпись под расстрельными списками стояла на меньшем количестве массовых приговоров. К тому же, после ликвидации Берия, значительный массив документов, касающихся многих членов ЦК, уничтожили по общему согласию, даже не читая. Среди нетронутых бумаг, остались дела делегатов XVII съезда ВКП(б), называвшегося, в зависимости от политического климата в стране, либо «съездом победителей», либо «расстрелянных».

Никита Сергеевич предусмотрительно сохранил эти папки, так как его автографа там не значилось, и 31 декабря, в канун 1956 года, он выступил с неожиданной инициативой. Хрущев предложил создать комиссию по делам участников печально известного форума и подготовить подробный отчет. Оппозиционеры, конечно, выступили «против», но не смогли противостоять напору первого секретаря, тем более что председателем комиссии, тот назначил П.Н. Поспелова – имевшего славу идеолога, беспредельно верного партийным устоям. На самом деле, Пётр Николаевич, никогда не имевший собственного мнения, был человеком по-настоящему преданным только лицу, занимающему высший пост в КПСС, независимо от срока его пребывания на этой должности. Обладая актерскими способностями, он мог гневно осудить, побагровев от возмущения, либо заразительно расхохотаться, если того требовала ситуация. В данном случае, Никита Хрущев наказал товарищу «включить» искренность, поэтому, зачитывая описания пыток, примененных к подследственным делегатам и к их близким, Пётр Николаевич временами скорбно завывал и рыдал в голос.

Чтобы усилить впечатление, Никита Сергеевич распорядился доставить бывшего следователя Б.В. Родоса, ныне ожидающего исполнения приговора в одиночной камере. Борис Родос, отвечая на вопросы, подробно рассказал о казни жены В.К. Блюхера, отказавшейся подписывать донос на мужа, и об истязаниях самого маршала, приведших к его смерти. К делу также прилагались рисунки сотрудника НКВД Данцига Балдаева, присутствовавшего на допросах и сделанные им в неурочное время.

Когда закончили изучать судьбы всех 97 советских депутатов, репрессированных в 1937 году, Н.С. Хрущеву, якобы спонтанно, пришла мысль публично осудить преступления Сталина на предстоящем XX съезде коммунистической партии Советского Союза. Поставить в один ряд фамилию «Сталин» и слово «преступление» казалось немыслимым богохульством. В.М. Молотов, подписавшийся под 43 000 приговоров, категорически выступил против, его поддержали Л.М. Каганович (19 тысяч) и К.Е. Ворошилов (18 тысяч). В скольких списках фигурировали инициалы самого Никиты Сергеевича, никто из них не знал, так как нужные (ненужные) бумаги своевременно сожгли.

Расчет первого секретаря оказался верным – после доклада тов. Поспелова, решение приняли в его пользу. К 14 февраля 1956 года в Москву съехались облеченные доверием всего советского народа законодатели государства - доярки, шахтеры, секретари райкомов и учителя. Сразу бросилось в глаза отсутствие в зале заседаний статуи вождя народов, странным показалось и то, что первое слово взял тов. Хрущев, хотя обычно это делал товарищ Молотов. Но мысли большинства людей, от которых, в соответствии с конституцией СССР, периодически зависела судьба страны, пока больше занимал буфет, ассортимент которого на этот раз был особенно богат.

Тем временем, Хрущев предложил почтить молчанием память безвременно ушедших коммунистов Клемента Готвальда и Кюити Токуда (которых почти никто не знал), поставив их, таким образом, на одну доску с товарищем Сталиным. Имя самого вождя до поры старательно обходили молчанием. Наконец, по разработанному заранее плану, в речи А.И. Микояна прозвучало порицание бывшего генерального секретаря. По ходу его выступления впервые звучат такие слова как «отсутствие коллегиального руководства», «культ личности», «кровавые преступления» (еще в марте 53-го подобное, в узком кругу, произнес Г.М. Маленков, но об этом все забыли). После чего объявляется перерыв. Большинство обескураженных делегатов, сбиваясь в стайки вокруг богатых столов и переговариваясь почти шепотом, приходят к мнению, мол, «раз сказали, значит, так надо». Затем переходят к книжным прилавкам, которых раньше не было. Литературный ассортимент также поражает воображение, таких красочных изданий люди не видели ни в одном магазине. Вообще программу для делегатов, во время их пребывания в столице, подготовили обширную – от посещений Большого театра до экскурсий по музеям и выставочным залам.

И только в последний день работы съезда, Н.С. Хрущев, выдержав значительную паузу, берет решающее слово. Он зачитывает отредактированный и дополненный Д.Т. Шепиловым, доклад Поспелова. Речь Хрущева длится больше трех часов, рядом постоянно суетится тов. Шепилов, подтаскивая и унося различные документы. Новый лидер подробно и с болью в голосе рассказывает обо всех средневековых пытках, санкционированных бывшим правителем по отношению к невинным людям. Эмоции перехлестывают в интонациях докладчика, когда он с горечью признает неизвестные ему ранее чудовищные факты. Иногда, Никита Сергеевич отрывается от текста, чтобы с не меньшей обидой поведать залу, как он сам вынужден был плясать по указанию человека, которого не может назвать «товарищем». В конце повествования, оратор подчеркивает, что все перечисленные нарушения правовых норм, совершались с ведома некоторых руководителей, избранных народом на ответственные посты.

Гробовая тишина, после импульсивного выступления первого секретаря, не прерывалась на протяжении пятнадцати минут. Хрущев тоже выдохся, но сил ему придавало предчувствие полной победы. Косвенно обвиненные в причастности к преступлениям Маленков со товарищи, следуя партийной дисциплине, покорно промолчали. Следуя тому же укладу, делегаты проголосовали, как положено. Воздержавшихся и прочих возмутителей порядка не нашлось. Разъезжались народные избранники, тоже не проронив ни слова, не рассказывая никому из своего окружения об услышанном в Кремле.

Тем не менее, реабилитация жертв режима началась буквально на следующий день. В 1956 году, товарищ Хрущев еще не стал абсолютным лидером в правительстве, но он очень хорошо понял, к чему привело сталинское воспитание – народ может до хрипоты критиковать власть у себя на кухне, но на собраниях проголосует единогласно. И только за то, что будет сказано с самой высокой трибуны первой в мире свободной страны. Ставьте "лайки" и подписывайтесь на канал, если понравилась статья. "План Маршалла" - спасение для побежденных История и значение Лэнд Лиза Фидель Кастро. Случайный путь к диктатуре